Как же здорово это - поздним вечером сидеть в кресле и гладить по мягкой рыжей шерстке задремавшую Древнерыбу, одновременно думая о чем-то своем. Журналистка тоже наслаждалась этой ситуацией, грея лапы у камина и машинально пытаясь нашарить глазами вновь выпавшие из ее панциря листки с заготовками статей. Мысли в этот момент путешествовали по глубинам Вселенной, потому взгляд пронзительных ярко-зеленых глаз был немного отрешенным. 

Но все когда-то прекращается. Буквально через несколько минут в дверь весьма бесцеремонно ворвались раскрасневшиеся Мурмявки, нагруженные какими-то пакетиками и сверточками по самую макушку. Они мимоходом поздоровались с Каракойш и, о чем-то весело болтая, поднялись вверх по лестнице, сопровождаемые громким топотом и возмущенно-недовольными взглядами Журналистки. 

Вскоре сверху раздался громкий рев, и по ступеням буквально скатились несколько новых побрякушек и Грустная, у которой на голове вместо обычных локонов теперь был взрыв макаронной фабрики. Грустная подобрала раскатившиеся безделушки (плюнула только на те, что забрались под шкаф) и, еще раз шумно вздохнув, направилась на кухню, лишь коротко кивнув Каракойш. Через несколько минут она появилась оттуда уже без побрякушек, зато с двумя чашками латте, одну из которых сразу же протянула Журналистке. Та, подождав, пока Иллюзавр усядется в кресло, тихо усмехнулась, а, взяв чашку, с недоуменным лицом втянула носом аромат кофе. 

- Что на тебя нашло? Мой любимый кофе. Как ты узнала?

- Считай, что я экстрасенс, - горько усмехнулась Грустная и отхлебнула из своей чашки. - Только вот кое-что не предусмотрела. Надо было в комнату наших близняшек ставить шкаф, который занимал бы все свободное пространство. А то замахнулась на кровать и окно... Да они бы вполне обошлись - спали бы на полу шкафа, а на вид из окна им глубоко наплевать - проветривали бы с помощью двери. Представляешь, они пришли ко мне просить на время положить свои вещи в мой гардероб!

- И что, ты согласилась?

- А что мне оставалось делать?! Ты же понимаешь - тебе самой не раз приходилось сталкиваться с этими грустными глазками. Им невозможно отказать! Они бы дали сто очков форы любому попрошайке. Эх! - Грустная сокрушенно вздохнула и подправила прическу. 

- А с Палей ты уже помирилась? - Журналистка снова сделала маленький глоточек кофе. - Вот только не говори, что все еще дуешься из-за той книжки, которую вы не поделили. 

- А вот и дуюсь! - Грустная неожиданно улыбнулась. - Но мы все же помирились. На время, пока он опять теорию неизвестного магистра со сто двадцать седьмой страницы не назовет глупой.

- Ой, только не начинай! - Журналистка поморщилась. - У вас у обоих еще ветер в голове и шило под хвостом, хотя, конечно, трудолюбия вам не занимать. Вот только не стоит слишком гордиться и на практике путать трудолюбие с ослиным упрямством, из-за которого и начинается около трети всех ссор. 

- Не начинай, а! Все как обычно. Отвечу... А из-за особого ума, который граничит с безумной склонностью к поучению других, начинается еще одна треть всех ссор. - Грустная осушила чашку последним глотком и рывком поднялась с кресла, умудрившись при своих габаритах его не сбить. - Ладно, пойду я. Нужно к Оракулу наведаться, у меня как раз несколько кристаллов Пламянита завалялось, девать некуда, а выбрасывать жалко...

- Если девать некуда, ты бы лучше продала. Потом как-нибудь покачаешься в этом плане, а монетки в дело пустишь - на учебники, как это всегда бывает. А лучше сходи, проконсультируйся с Модницей Каракойш, а то с этой учебой ты себя немного подзапустила, не в обиду тебе будет сказано. 

- Да я понимаю, что выгляжу не ахти, но так получилось, что осталось совсем немного. Вот сдам экзамены на уровень помощника магистра, тогда и буду собой заниматься. 

- Так, что это за "нет"?! Отказ не принимается. - тоном а-ля "слышать ничего не желаю" заявила Журналистка. - Сейчас же вставай и шагом марш в Модный Бутик! Уши и Синду с собой прихвати. И слышать ничего не хочу!

- Н-но... - попыталась было возразить Грустная, но Журналистка с грозным видом ее перебила:

- Никаких "но"! И так вам всем выходные в три месяца устроила, вдоволь побездельничать. Уступила, называется! Теперь совсем от рук отбились! Завтра же выходим на работу, и чтобы без пререканий! А на работе я хочу видеть - внимание, Грустная, к тебе относится! - не бесформенных кусков кожи, напичканных знаниями под завязку, а ухоженных и в меру умных чаров. А то завтра перед Шоппером краснеть придется! А теперь вставай и отправляйся к Моднице, и чтобы завтра же передо мной стояла конфетка, а не кучка унылых мозгов!

- Будет сделано, начальница! - перед такой грозной Журналисткой так и хотелось отдать честь, и Грустная еле себя сдержала. - Уши-и-и, Синда-а, спускайтесь! Дело есть!

Мурмявки как будто подслушивали под дверью и ждали команды, потому что почти сразу раздались торопливые шаги и в поле зрения показались близняшки в новых туфельках и шляпках.

- Идем со мной к Моднице, дело есть.

И Грустная, печально вздохнув, повернулась и направилась в коридор, на ходу поправляя прическу. Журналистка поудобнее устроилась в кресле и, с довольным лицом закрыв глаза, уже готова была заснуть, как краешком сознания услышала громкий шепот Уши:

- Это все Журналистка? Ну дела... Надо почаще Грустную с ней оставлять, авось и за себя возьмется по-глобальному, а не как обычно.

Сил на улыбку у Каракойш уже не оставалось, и она, что-то невнятно пробурчав себе под нос, тихо вздохнула и провалилась в сон.